Искусство в судьбе человека
(По повести В.Г.Короленко “Слепой музыкант”)
Музыка тоже великая сила, дающая воз-
можность владеть сердцем толпы... Да, он
прозрел... он чувствует и людское горе, и
людскую радость, он прозрел и сумеет на-
помнить счастливым о несчастных...
(В. Г. Короленко)
“Глаза, - сказал кто-то, - зеркало души”. Быть может, вернее было бы сравнить их с окнами, которыми
вливаются в душу впечатления яркого, сверкающего цветного мира”, - написал В. Г. Короленко в своей чудес-
ной поэтической повести “Слепой музыкант” о слепом от рождения, но очень одаренном мальчике. Великий
гуманист Владимир Галактионович в этом произведении попытался ответить на вечные вопросы о том, что
такое счастье, какую роль играют в жизни человека искусство и любовь.
Петрусь (так звали слепого) родился живым и подвижным ребенком, но постепенно сделался задумчивым,
стремящимся проникнуть в тайны, ему недоступные. Ведь он был лишен самого прекрасного пути познания
мира - красок, света, всех оттенков живой и прекрасной природы.
Два человека приняли сначала особое участие в судьбе ребенка. Его мать и дядя Максим. Этот мужчина, в
свое время известный забияка, уехал в Италию и примкнул к Гарибальди. Оттуда вернулся калекой, “правую
ногу ему совсем отрезали, и поэтому он ходил на костыле, а левая рука была повреждена и годилась только на
то, чтобы кое-как опираться на палку”. Два разных начала - нежность и поэтичность матери и мужество старо-
го воина - помогли Петрусю узнавать мир.
Сначала он изучал комнаты, прислушиваясь ко всему и ощупывая каждый предмет. С волнением читаем мы о том, как знакомился он с весенним миром, песнями птиц. Малыш, не в силах понять всего многообразия,
“тихо застонал и откинулся назад на траву”. Он был в глубоком обмороке.
Ему шел пятый год, когда искусство вошло в его жизнь. Тонкий психолог, Короленко удивительно точно
передает чувства, которые испытывает слепой ребенок. Автор подмечает едва уловимые переживания, впечат-
ления движения детской души. Благодаря тому, что несчастный родился в богатой семье и окружен любящими
людьми, он получает возможность развить в себе художественный дар.
На свирели играл Иохим. И эта игра на простой дудке, которую деревенский парень сделал сам после дол-
гих поисков подходящего дерева, положила начало превращению слепого мальчика в музыканта. И Петрусь
каждый вечер приходил в конюшню слушать музыку Иохима. Долго пришлось матери на лучшем заграничном
пианино “бороться с куском украшенной вербы”. Мальчик не признавал ее игры. Своей душой он чувствовал
родное и близкое в звуках свирели и пугался при исполнении шумной и хитрой пьесы. И только когда барыня
поняла, что “у мужика Иохима истинное, живое чувство” и открыла и у себя такое же, она сумела заставить
мальчика полюбить свою игру. С помощью звуков ребенок учился постигать и состояние души и цвета.
“Это увлечение музыкой стало центром его умственного роста: оно заполняло и разнообразило его сущест-
вование”. Слепой учился играть на пианино, но любил также и дудку.
Благодаря режиму, заведенному дядей Максимом, мальчик нормально развивался физически и даже позна-
комился с соседской девчонкой Эвелиной, которая стала товарищем всей его жизни. Им хорошо вместе. Эве-
лина о многом рассказывает Петру, а тот играет для нее, стремясь все свои впечатления переложить на музыку.
Детская дружба переросла в юношескую привязанность, а затем и в настоящую любовь. Эвелина порой
переставала замечать недостатки своего возлюбленного, да и Петр вместе с ней не чувствовал его так остро.
Но чем больше Петр становился личностью, тем больше страдал от своей ущербности. И, может быть, зам-
кнулся бы он в себе и сделал себя навсегда несчастным, если бы не дядя. Ведь недаром тот отдал свое здоровье
за счастье людей. Максим постоянно добивался, чтобы и племянник думал меньше о своем недостатке, а больше о страданиях других, чтобы научился чувствовать чужое горе. Дядю беспокоило, что богатая усадьба - недо-
статочный, тесный мир для подростка, а жизнь здесь совсем не похожа на ту, которой живет большинство лю-
дей. Поэтому и Петрусь, “ставший уже юношей, вырос, как тепличный цветок, огражденный от резких сторон-
них влияний далекой жизни”.
И вот в усадьбу приглашаются различные гости, в том числе и музыканты. Петр и сам порой выезжает в
люди. Все эти впечатления, с одной стороны, развили “замечательную тонкость ощущений” у него, “слух его
чрезвычайно обострился”. С другой - привели к душевному кризису. Ему казалось, что жизнь не нужна, в него
вложена некая злоба, потому что он родился слепым. Его мучает желание видеть. Желание, которое судьба
удовлетворила в последствии на одно мгновение, когда он узнал, что его ребенок родился нормальным.
Юноша стал уверять, что ему лучше было бы, если бы он был нищим, потому что в заботах о пропитании и
тепле ему некогда было бы думать о своем несчастье. Но встреча с настоящим слепым нищим потрясает его. И
твердый, как сталь, дядя Максим предлагает Петру бросить все преимущества богатой жизни и по-настоящему
испытать все тяготы, участь несчастных. “Ты умеешь только кощунствовать со своей сытою завистью к чужому
голоду! ...“ - бросает Максим Яценко племяннику. И тот в конце концов присоединяется к бродячим слепым
музыкантам. Но играл он не ту интимную музыку, что в усадьбе, для себя и близких. Сейчас его игра веселила народ в праздники и ярмарки, а порой умиляла или заставляла грустить. В конце концов страдания, о которых
он узнал по собственному опыту, излечили его, душа исцелилась, “как будто страшный кошмар навсегда исчез
из усадьбы”, куда Петр возвращается. Мы видим, что помогла ему обрести душевный мир народная музыка, которой он овладел в совершенстве. А вскоре он овладел и высотами классической музыки в Киеве.
Юноше довелось испытать и другое счастье в жизни. Читателя охватывает удивительная радость, когда он
узнает, что Петр и Эвелина сыграли свадьбу. И их любовь была вознаграждена. Родился сын. В течении долгих
месяцев Петр боялся, что ребенок будет слепым. Но слова доктора: “Зрачок сокращается. Ребенок видит несом-
ненно”, - “будто прожгли в мозгу огненную дорогу”.
Еще когда Петрусь был очень маленьким, старый гарибальдиец мечтал: “...несправедливо обиженный
судьбою подымет со временем доступное ему оружие в защиту других, обездоленных жизнью, и тогда я недаром
проживу на свете, изувеченный старый солдат...”. Мечта старого воина сбылась. Повесть кончается эпилогом, в
котором рассказывается, как в Киеве состоялся дебют слепого музыканта. В его музыке публика слышала и
“живое чувство родной природы”, и гремящую гулко бурю в небесах, и мелодию, счастливую и свободную, как
степной ветер. И вдруг находящийся в зале Максим услышал песню слепых: “Подайте слепеньким... р-ради Христа”. И вместе с Максимом Яценко и публикой мы чувствуем, что Петр Яценко действительно прозрел,
потому что его искусство служит людям и напоминает “счастливым о несчастных...”.
Чувствую, что пересмотр и дополнения в повести, выдержавшей уже несколько изданий, являются неожиданными и требуют некоторого объяснения. Основной психологический мотив этюда составляет инстинктивное, органическое влечение к свету. Отсюда душевный кризис моего героя и его разрешение. И в устных, и в печатных критических замечаниях мне приходилось встречать возражение, по-видимому, очень основательное: по мнению возражающих, этот мотив отсутствует у слепорожденных, которые никогда не видели света и потому не должны чувствовать лишения в том, чего совсем не знают. Это соображение мне не кажется правильным: мы никогда не летали, как птицы, однако все знают, как долго ощущение полета сопровождает детские и юношеские сны. Должен, однако, признаться, что этот мотив вошел в мою работу, как априорный, подсказанный лишь воображением. Только уже несколько лет спустя после того, как мой этюд стал выходить в отдельных изданиях, счастливый случай доставил мне во время одной из моих экскурсий возможность прямого наблюдения. Фигуры двух звонарей (слепой и слепорожденный), которые читатель найдет в гл. VI, разница их настроений, сцена с детьми, слова Егора о снах – все это я занес в свою записную книжку прямо с натуры, на вышке колокольни Саровского монастыря Тамбовской епархии, где оба слепые звонаря, быть может, и теперь еще водят посетителей на колокольню. С тех пор этот эпизод – по моему мнению, решающий в указанном вопросе – лежал на моей совести при каждом новом издании моего этюда, и только трудность браться снова за старую тему мешала мне ввести его раньше. Теперь он составил самую существенную часть добавлений, вошедших в это издание. Остальное явилось попутно, так как, – раз тронув прежнюю тему, – я уже не мог ограничиться механической вставкой, и работа воображения, попавшего в прежнюю колею, естественно отразилась и на прилегающих частях повести.
Глава первая
I
Ребенок родился в богатой семье Юго-западного края, в глухую полночь. Молодая мать лежала в глубоком забытьи, но, когда в комнате раздался первый крик новорожденного, тихий и жалобный, она заметалась с закрытыми глазами в своей постели. Ее губы шептали что-то, и на бледном лице с мягкими, почти детскими еще чертами появилась гримаса нетерпеливого страдания, как у балованного ребенка, испытывающего непривычное горе.
Бабка наклонилась ухом к ее что-то тихо шептавшим губам.
– Отчего… отчего это он? – спрашивала больная едва слышно.
Бабка не поняла вопроса. Ребенок опять закричал. По лицу больной пробежало отражение острого страдания, и из закрытых глаз скользнула крупная слеза.
– Отчего, отчего? – по-прежнему тихо шептали ее губы.
На этот раз бабка поняла вопрос и спокойно ответила:
– Вы спрашиваете, отчего ребенок плачет? Это всегда так бывает, успокойтесь.
Но мать не могла успокоиться. Она вздрагивала каждый раз при новом крике ребенка и все повторяла с гневным нетерпением:
– Отчего… так… так ужасно?
Бабка не слыхала в крике ребенка ничего особенного и, видя, что мать говорит точно в смутном забытьи и, вероятно, просто бредит, оставила ее и занялась ребенком.
Юная мать смолкла, и только по временам какое-то тяжелое страдание, которое не могло прорваться наружу движениями или словами, выдавливало из ее глаз крупные слезы. Они просачивались сквозь густые ресницы и тихо катились по бледным, как мрамор, щекам. Быть может, сердце матери почуяло, что вместе с новорожденным ребенком явилось на свет темное, неисходное горе, которое нависло над колыбелью, чтобы сопровождать новую жизнь до самой могилы.
Может быть, впрочем, это был и действительный бред. Как бы то ни было, ребенок родился слепым.
II
Сначала никто этого не заметил. Мальчик глядел тем тусклым и неопределенным взглядом, каким глядят до известного возраста все новорожденные дети. Дни уходили за днями, жизнь нового человека считалась уже неделями. Его глаза прояснились, с них сошла мутная поволока, зрачок определился. Но дитя не поворачивало головы за светлым лучом, проникавшим в комнату вместе с веселым щебетаньем птиц и с шелестом зеленых буков, которые покачивались у самых окон в густом деревенском саду. Мать, успевшая оправиться, первая с беспокойством заметила странное выражение детского лица, остававшегося неподвижным и как-то не по-детски серьезным.
Молодая женщина смотрела на людей, как испуганная горлица, и спрашивала:
– Скажите же мне, отчего он такой?
– Какой? – равнодушно переспрашивали посторонние. – Он ничем не отличается от других детей такого возраста.
– Посмотрите, как странно ищет он что-то руками…
– Дитя не может еще координировать движений рук с зрительными впечатлениями, – ответил доктор.
– Отчего же он смотрит все в одном направлении?.. Он… он слеп? – вырвалась вдруг из груди матери страшная догадка, и никто не мог ее успокоить.
Доктор взял ребенка на руки, быстро повернул к свету и заглянул в глаза. Он слегка смутился и, сказав несколько незначащих фраз, уехал, обещая вернуться дня через два.
Мать плакала и билась, как подстреленная птица, прижимая ребенка к своей груди, между тем как глаза мальчика глядели все тем же неподвижным и суровым взглядом.
Доктор, действительно, вернулся дня через два, захватив с собой офтальмоскоп. Он зажег свечку, приближал и удалял ее от детского глаза, заглядывал в него и, наконец, сказал с смущенным видом:
– К сожалению, сударыня, вы не ошиблись… Мальчик, действительно, слеп, и притом безнадежно…
Мать выслушала это известие с спокойной грустью.
– Я знала давно, – сказала она тихо.
Повесть «Слепой музыкант» Короленко была впервые опубликована в 1886 году. В рассказе автор раскрывает темы смысла человеческой жизни, искусства, любви, воспитания. Друзьям Короленко писал, что в «Слепом музыканте» его задачей было «не только воспроизведения психологии слепого, но и отражения общечеловеческой мечты за идеалом, тоски за полнотой человеческого существования».
Главные герои
Петр Попельский – слепорожденный музыкант, центральный герой произведения.
Дядя Максим (Яценко Максим) – дядя Петра, брат Анны Михайловны; занимался воспитанием племянника.
Эвелина Яскульская – возлюбленная Петра.
Другие герои
Анна Михайловна Попельская – мать Петра.
Иохим – конюх у Попельских, игравший Петру на дудочке.
Федор Кандыба, Кузьма – слепцы, с которыми Петр ходил в Почаев.
Егорий – слепой звонарь.
Братья Ставрученко – студенты, гостившие у Попельских.
Глава первая
«Ребенок родился в богатой семье Юго-западного края, в глухую полночь» . Сначала никто не замечал, что мальчик родился слепым. Только через несколько недель после осмотра доктор подтвердил опасения матери о том, что ребенок ничего не видит.
Семья Петра состояла из матери, отца и «дяди Максима» . Отец ребенка «был похож на тысячу других деревенских помещиков» . Дядя Максим же был известен как «самый опасный забияка» , успел побывать в Австрии, «примкнуть» к Гарибальди, а после тяжелого ранения вновь вернуться на родину, но уже без правой ноги и с сильно поврежденной левой рукой.
Дядя Максим заинтересовался слепым племянником и посоветовал сестре проявлять меньше «глупой заботливости» . Женщина прислушалась к его словам и вскоре мальчик начал уверенно ползать по дому. Было ясно, что его слепота компенсируется хорошим слухом и осязанием.
Как-то весной мать и дядя Максим вывели Петю к реке. Новые ощущения, запахи, звуки сильно впечатлили мальчика, и от волнения он упал в «глубокий обморок» .
Глава вторая
Когда мальчику шел пятый год, он уже хорошо ориентировался в доме. Со стороны можно было подумать, что это просто «странно сосредоточенный ребенок» .
Мальчик увлекся игрой на свирели конюха Иохима. Вскоре Петя стал приходить к Иохиму на конюшню и сам пытался играть на дудочке. Ревнуя сына к конюху, Анна купила пианино. Однако Петя не был впечатлен сложной пьесой, которую сыграла женщина. Со временем, прислушиваясь к игре Иохима, Анна начала выражать через музыку собственные чувства. Петя с интересом принялся осваивать и игру на пианино.
Глава третья
Благодаря воспитанию дяди Максима, на шестом году Петя уже сам мог убрать у себя в комнате и даже научился ездить под руководством Иохима на лошади. Однако друзей у него не было – деревенские мальчишки настороженно относились к слепому «паничу» .
Вскоре в соседнем имении поселился старик Яскульский с женой Агнешкой. У них была дочь, практически ровесница Пети – Эвелина. Девочка большую часть времени проводила сама, и создавалось впечатление, словно это «крохотная взрослая женщина» .
Как-то, когда Петя играл у реки, Эвелина заметила его и пыталась заговорить, но мальчик прогнал ее. В следующий раз девочка появилась только через несколько дней. Они разговорились. Эвелина не сразу поняла, что Петя слепой. Когда мальчик по привычке начал ощупывать лицо девочки, изучая ее, она в испуге отпрянула и расплакалась, но потом все поняла. На следующий день девочка сама пришла в гости к Пете. С этого дня они начали дружить.
Глава четвертая
Петя ощущал внутреннюю неудовлетворенность, он хотел видеть предметы, свет, различать цвета, в нем появлялось стремление «оформить дремлющие в душевной глубине, не находившие исхода силы» .
Глава пятая
Дядя Максим пригласил к себе старого товарища Ставрученка, у которого как раз гостила приезжая молодежь: сыновья Ставрученка, студенты филологического факультета и консерватории, и юный кадет. Приехавшая молодежь бурно обсуждала различные вопросы, однако во время разговоров они не обращались к Пете.
Во время одной из бесед, Петя тихо встал и ушел. Эвелина тут же поспешила за ним и нашла у заброшенной мельницы. Он поделился с девушкой, что ему кажется, словно он «совсем лишний на свете» . Растроганная Эвелина сказала, что Петя должен жениться на ней, и юноша сначала согласился, но после опомнился: ведь он слепой. Эвелина ответила, что это ничего не значит, ведь они любят друг друга. Когда они вернулись к гостям, юноша сел за фортепиано и начал играть. Все гости были очарованы игрой Петра, в которую примешивались мотивы народной музыки. Старший из братьев Ставрученко высказался, что у Петра «удивительно своеобразная манера» и ему «нужна серьезная школа» .
Глава шестая
Осенью Попельские отправились к Ставрученкам. Молодые люди посетили могилу разбойника Игната Карого и слепого бандуриста, который сопровождал атамана в походах.
Во время посещения монастыря, они познакомились со слепым послушником-звонарем Егорием. Все отметили поразительное внешнее сходство между Петром и послушником. Петр остался наедине со слепым звонарем. Егорий рассказал, что тоже родился слепым, но у них есть послушник Роман, который ослеп в семь лет. Егорий завидовал Роману, так как тот успел увидеть свет и свою мать. Звонарь производил впечатление человека озлобленного, сердитого.
Рассказывая Максиму о случившемся в монастыре, Эвелина делится своим подозрением: ей кажется, что теперь Петр считает, что все слепорожденные злые.
Наступила зима. «В душе Петра тоже было холодно и сумрачно». Он задавался вопросами: «зачем жить на свете?» и «зачем жить именно слепому?» . После встречи со звонарем Петр действительно считал, что он от природы родился злым и может только мучить окружающих людей.
Во время одного из разговоров, Максим начал разъяснять Петру связь символики звука и цвета. Слепой жадно ловил каждое слово и пытался тут же передать это через игру на пианино. Петр выразил свою досаду о том, что он не может видеть и рад был бы поменяться с последним нищим – так он был бы менее несчастен, потому что думал бы только о выживании.
Недалеко от усадьбы Попельских была чудотворная католическая икона. В день ее праздника к иконе пришли Максим, Петр и Иохим. У выхода сидели слепые нищие и по очереди тянули унылую песню. Петр словно испугался услышанного и хотел быстрее уйти. Максим же отметил, что это те самые «счастливцы» , которым он недавно завидовал, и заставил племянника подать милостыню.
Было решено, что летом Петр с Максимом поедут в Киев, чтобы с осени юноша начал учиться у известного пианиста. Июльской ночью по дороге шли два слепца. Их подозвали к бричке. Вскоре слепцов стало трое: старик с седыми волосами Кандыба, рослый детина Кузьма и совсем юноша в новой крестьянской одежде. Они направлялись к Почаеву. Максим же уехал в Киев сам и скрывал от родни, что Петр ушел со слепцами.
С каждым новым шагом пути с нищими навстречу Петру «лились новые звуки неведомого, широкого, необъятного мира» . «Незрячие глаза расширялись, ширилась грудь, слух еще обострялся». Вскоре он выучил песню слепцов. Поздней осенью Петр вернулся домой. «Говорили, что он ходил в Почаев по обету, чтобы вымолить у почаевской богоматери исцеление». Хотя он и остался незрячим, но его «душа, несомненно, исцелилась» .
Глава седьмая
Эвелина заявила родителям о своем желании выйти замуж за Петра, они сыграли свадьбу. Временами музыкант ходил в гости к Федору Кандыбе, подолгу беседовал с ним. Известие о том, что Петр скоро станет отцом, вызвало у него испуг. Вопреки опасениям Петра, ребенок родился зрячим.
Эпилог
Прошло три года. Петр выступал на ярмарке «Контракты» в Киеве – играл на фортепиано. «Толпа была захвачена глубокой искренностью выражения» , народной мелодией, «которая лилась из-под рук слепого музыканта» . Прислушиваясь к музыке, Максим отчетливо узнавал знакомый мотив песни слепцов. Максим думал о том, что Петр «прозрел и сумеет напомнить счастливым о несчастных» , что «вот и он [Максим] сделал свое дело, и он недаром прожил на свете» .
«Так дебютировал слепой музыкант».
Заключение
В повести «Слепой музыкант» Короленко изображает становление и взросление главного героя – слепого Петра. Автор мастерски описывает постепенное постижение мальчиком мира, его сложности и переживания на этом пути, осознание и обретение истинных ценностей. Несмотря на физический недостаток, Петр смог реализоваться как талантливый музыкант, обрести личное счастье. В 1960 году по мотивам повести был создан фильм «Слепой музыкант» (режиссер – Татьяна Лукашевич).
Краткий пересказ «Слепого музыканта» позволит быстро ознакомиться с сюжетом произведения и будет интересен всем, кто интересуется творчеством Владимира Галактионовича Короленко.
Тест по повести
Проверьте запоминание краткого содержания тестом:
Рейтинг пересказа
Средняя оценка: 4.1 . Всего получено оценок: 1132.
Владимир Короленко
Слепой музыкант
Для среднего и старшего школьного возраста
Глава первая
Ребенок родился в богатой семье Юго-западного края, в глухую полночь. Молодая мать лежала в глубоком забытьи, но, когда в комнате раздался первый крик новорожденного, тихий и жалобный, она заметалась с закрытыми глазами в своей постели. Ее губы шептали что-то, и на бледном лице с мягкими, почти детскими еще чертами появилась гримаса нетерпеливого страдания, как у балованного ребенка, испытывающего непривычное горе.
Бабка наклонилась ухом к ее что-то тихо шептавшим губам.
Отчего… отчего это он? - спрашивала больная едва слышно.
Бабка не поняла вопроса. Ребенок опять закричал. По лицу больной пробежало отражение острого страдания, и из закрытых глаз скользнула крупная слеза.
Отчего, отчего? - по-прежнему тихо шептали ее губы.
На этот раз бабка поняла вопрос и спокойно ответила:
Вы спрашиваете, отчего ребенок плачет? Это всегда так бывает, успокойтесь.
Но мать не могла успокоиться. Она вздрагивала каждый раз при новом крике ребенка и все повторяла с гневным нетерпением:
Отчего… так… так ужасно?
Бабка не слыхала в крике ребенка ничего особенного и, видя, что мать и говорит точно в смутном забытьи и, вероятно, просто бредит, оставила ее и занялась ребенком.
Юная мать смолкла, и только по временам какое-то тяжелое страдание, которое не могло прорваться наружу движением или словами, выдавливало из ее глаз крупные слезы. Они просачивались сквозь густые ресницы и тихо катились по бледным, как мрамор, щекам.
Быть может, сердце матери почуяло, что вместе с новорожденным ребенком явилось на свет темное, неисходное горе, которое нависло над колыбелью, чтобы сопровождать новую жизнь до самой могилы.
Может быть, впрочем, что это был и действительный бред. Как бы то ни было, ребенок родился слепым.
Сначала никто этого не заметил. Мальчик глядел тем тусклым и неопределенным взглядом, каким глядят до известного возраста все новорожденные дети. Дни уходили за днями, жизнь нового человека считалась уже неделями. Его глаза прояснились, с них сошла мутная поволока, зрачок определился. Но дитя не поворачивало головы за светлым лучом, проникавшим в комнату вместе с веселым щебетаньем птиц и с шелестом зеленых буков, которые покачивались у самых окон в густом деревенском саду. Мать, успевшая оправиться, первая с беспокойством заметила странное выражение детского лица, остававшегося неподвижным и как-то не по-детски серьезным.
Молодая женщина смотрела на людей, как испуганная горлица , и спрашивала:
Скажите же мне, отчего он такой?
Какой? - равнодушно переспрашивали посторонние. - Он ничем не отличается от других детей такого возраста.
Посмотрите, как странно ищет он что-то руками…
Дитя не может еще координировать движений рук с зрительными впечатлениями, - ответил доктор.
Отчего же он смотрит все в одном направлении?.. Он… он слеп? - вырвалась вдруг из груди матери страшная догадка, и никто не мог ее успокоить.
Доктор взял ребенка на руки, быстро повернул к свету и заглянул в глаза. Он слегка смутился и, сказав несколько незначащих фраз, уехал, обещая вернуться дня через два.
Мать плакала и билась, как подстреленная птица, прижимая ребенка к своей груди, между тем как глаза мальчика глядели все тем же неподвижным и суровым взглядом.
Доктор действительно вернулся дня через два, захватив с собой офтальмоскоп . Он зажег свечку, приближал и удалял ее от детского глаза, заглядывал в него и, наконец, сказал с смущенным видом:
К сожалению, сударыня, вы не ошиблись… Мальчик действительно слеп, и притом безнадежно…
Мать выслушала это известие с спокойной грустью.
Я знала давно, - сказала она тихо.
Семейство, в котором родился слепой мальчик, было немногочисленно. Кроме названных уже лиц, оно состояло еще из отца и «дяди Максима», как звали его все без исключения домочадцы и даже посторонние. Отец был похож на тысячу других деревенских помещиков Юго-западного края: он был добродушен, даже, пожалуй, добр, хорошо смотрел за рабочими и очень любил строить и перестраивать мельницы. Это занятие поглощало почти все его время, и потому голос его раздавался в доме только в известные, определенные часы дня, совпадавшие с обедом, завтраком и другими событиями в том же роде. В этих случаях он всегда произносил неизменную фразу: «Здорова ли ты, моя голубка?» - после чего усаживался за стол и уже почти ничего не говорил, разве изредка сообщал что-либо о дубовых валах и шестернях. Понятно, что его мирное и незатейливое существование мало отражалось на душевном складе его сына. Зато дядя Максим был совсем в другом роде. Лет за десять до описываемых событий дядя Максим был известен за самого опасного забияку не только в окрестностях его имения, но даже в Киеве на «Контрактах» . Все удивлялись, как это в таком почтенном во всех отношениях семействе, каково было семейство пани Попельской, урожденной Яценко, мог выдаться такой ужасный братец. Никто не знал, как следует с ним держаться и чем ему угодить. На любезности панов он отвечал дерзостями, а мужикам спускал своеволие и грубости, на которые самый смирный из «шляхтичей» непременно бы отвечал оплеухами. Наконец, к великой радости всех благомыслящих людей , дядя Максим за что-то сильно осердился на австрийцев и уехал в Италию; там он примкнул к такому же забияке и еретику - Гарибальди , который, как с ужасом передавали паны помещики, побратался с чертом и в грош не ставит самого папу . Конечно, таким образом Максим навеки погубил свою беспокойную схизматическую душу, зато «Контракты» проходили с меньшими скандалами, и многие благородные мамаши перестали беспокоиться за участь своих сыновей.
Должно быть, австрийцы тоже крепко осердились на дядю Максима. По временам в Курьерке, исстари любимой газете панов помещиков, упоминалось в реляциях его имя в числе отчаянных гарибальдийских сподвижников, пока однажды из того же Курьерка паны не узнали, что Максим упал вместе с лошадью на поле сражения. Разъяренные австрийцы, давно уже, очевидно, точившие зубы на заядлого волынца (которым, чуть ли не одним, по мнению его соотечественников, держался еще Гарибальди), изрубили его, как капусту.
Плохо кончил Максим, - сказали себе паны и приписали это специальному заступничеству св. Петра за своего намесника. Максима считали умершим.
Оказалось, однако, что австрийские сабли не сумели выгнать из Максима его упрямую душу и она осталась, хотя я в сильно попорченном теле. Гарибальдийские забияки вынесли своего достойного товарища из свалки, отдали его куда-то в госпиталь, и вот, через несколько лет, Максим неожиданно явился в дом своей сестры, где и остался.
Владимир Короленко
Слепой музыкант
Для среднего и старшего школьного возраста
Глава первая
Ребенок родился в богатой семье Юго-западного края, в глухую полночь. Молодая мать лежала в глубоком забытьи, но, когда в комнате раздался первый крик новорожденного, тихий и жалобный, она заметалась с закрытыми глазами в своей постели. Ее губы шептали что-то, и на бледном лице с мягкими, почти детскими еще чертами появилась гримаса нетерпеливого страдания, как у балованного ребенка, испытывающего непривычное горе.
Бабка наклонилась ухом к ее что-то тихо шептавшим губам.
Отчего… отчего это он? - спрашивала больная едва слышно.
Бабка не поняла вопроса. Ребенок опять закричал. По лицу больной пробежало отражение острого страдания, и из закрытых глаз скользнула крупная слеза.
Отчего, отчего? - по-прежнему тихо шептали ее губы.
На этот раз бабка поняла вопрос и спокойно ответила:
Вы спрашиваете, отчего ребенок плачет? Это всегда так бывает, успокойтесь.
Но мать не могла успокоиться. Она вздрагивала каждый раз при новом крике ребенка и все повторяла с гневным нетерпением:
Отчего… так… так ужасно?
Бабка не слыхала в крике ребенка ничего особенного и, видя, что мать и говорит точно в смутном забытьи и, вероятно, просто бредит, оставила ее и занялась ребенком.
Юная мать смолкла, и только по временам какое-то тяжелое страдание, которое не могло прорваться наружу движением или словами, выдавливало из ее глаз крупные слезы. Они просачивались сквозь густые ресницы и тихо катились по бледным, как мрамор, щекам.
Быть может, сердце матери почуяло, что вместе с новорожденным ребенком явилось на свет темное, неисходное горе, которое нависло над колыбелью, чтобы сопровождать новую жизнь до самой могилы.
Может быть, впрочем, что это был и действительный бред. Как бы то ни было, ребенок родился слепым.
Сначала никто этого не заметил. Мальчик глядел тем тусклым и неопределенным взглядом, каким глядят до известного возраста все новорожденные дети. Дни уходили за днями, жизнь нового человека считалась уже неделями. Его глаза прояснились, с них сошла мутная поволока, зрачок определился. Но дитя не поворачивало головы за светлым лучом, проникавшим в комнату вместе с веселым щебетаньем птиц и с шелестом зеленых буков, которые покачивались у самых окон в густом деревенском саду. Мать, успевшая оправиться, первая с беспокойством заметила странное выражение детского лица, остававшегося неподвижным и как-то не по-детски серьезным.
Молодая женщина смотрела на людей, как испуганная горлица , и спрашивала:
Скажите же мне, отчего он такой?
Какой? - равнодушно переспрашивали посторонние. - Он ничем не отличается от других детей такого возраста.
Посмотрите, как странно ищет он что-то руками…
Дитя не может еще координировать движений рук с зрительными впечатлениями, - ответил доктор.
Отчего же он смотрит все в одном направлении?.. Он… он слеп? - вырвалась вдруг из груди матери страшная догадка, и никто не мог ее успокоить.
Доктор взял ребенка на руки, быстро повернул к свету и заглянул в глаза. Он слегка смутился и, сказав несколько незначащих фраз, уехал, обещая вернуться дня через два.
Мать плакала и билась, как подстреленная птица, прижимая ребенка к своей груди, между тем как глаза мальчика глядели все тем же неподвижным и суровым взглядом.
Доктор действительно вернулся дня через два, захватив с собой офтальмоскоп . Он зажег свечку, приближал и удалял ее от детского глаза, заглядывал в него и, наконец, сказал с смущенным видом:
К сожалению, сударыня, вы не ошиблись… Мальчик действительно слеп, и притом безнадежно…
Мать выслушала это известие с спокойной грустью.
Я знала давно, - сказала она тихо.
Семейство, в котором родился слепой мальчик, было немногочисленно. Кроме названных уже лиц, оно состояло еще из отца и «дяди Максима», как звали его все без исключения домочадцы и даже посторонние. Отец был похож на тысячу других деревенских помещиков Юго-западного края: он был добродушен, даже, пожалуй, добр, хорошо смотрел за рабочими и очень любил строить и перестраивать мельницы. Это занятие поглощало почти все его время, и потому голос его раздавался в доме только в известные, определенные часы дня, совпадавшие с обедом, завтраком и другими событиями в том же роде. В этих случаях он всегда произносил неизменную фразу: «Здорова ли ты, моя голубка?» - после чего усаживался за стол и уже почти ничего не говорил, разве изредка сообщал что-либо о дубовых валах и шестернях. Понятно, что его мирное и незатейливое существование мало отражалось на душевном складе его сына. Зато дядя Максим был совсем в другом роде. Лет за десять до описываемых событий дядя Максим был известен за самого опасного забияку не только в окрестностях его имения, но даже в Киеве на «Контрактах» . Все удивлялись, как это в таком почтенном во всех отношениях семействе, каково было семейство пани Попельской, урожденной Яценко, мог выдаться такой ужасный братец. Никто не знал, как следует с ним держаться и чем ему угодить. На любезности панов он отвечал дерзостями, а мужикам спускал своеволие и грубости, на которые самый смирный из «шляхтичей» непременно бы отвечал оплеухами. Наконец, к великой радости всех благомыслящих людей , дядя Максим за что-то сильно осердился на австрийцев и уехал в Италию; там он примкнул к такому же забияке и еретику - Гарибальди , который, как с ужасом передавали паны помещики, побратался с чертом и в грош не ставит самого папу . Конечно, таким образом Максим навеки погубил свою беспокойную схизматическую душу, зато «Контракты» проходили с меньшими скандалами, и многие благородные мамаши перестали беспокоиться за участь своих сыновей.
Должно быть, австрийцы тоже крепко осердились на дядю Максима. По временам в Курьерке, исстари любимой газете панов помещиков, упоминалось в реляциях его имя в числе отчаянных гарибальдийских сподвижников, пока однажды из того же Курьерка паны не узнали, что Максим упал вместе с лошадью на поле сражения. Разъяренные австрийцы, давно уже, очевидно, точившие зубы на заядлого волынца (которым, чуть ли не одним, по мнению его соотечественников, держался еще Гарибальди), изрубили его, как капусту.
Плохо кончил Максим, - сказали себе паны и приписали это специальному заступничеству св. Петра за своего намесника. Максима считали умершим.
Оказалось, однако, что австрийские сабли не сумели выгнать из Максима его упрямую душу и она осталась, хотя я в сильно попорченном теле. Гарибальдийские забияки вынесли своего достойного товарища из свалки, отдали его куда-то в госпиталь, и вот, через несколько лет, Максим неожиданно явился в дом своей сестры, где и остался.
Теперь ему было уже не до дуэлей. Правую ногу ему совсем отрезали, и потому он ходил на костыле, а левая рука была повреждена и годилась только на то, чтобы кое-как опираться на палку. Да и вообще он стал серьезнее, угомонился, и только по временам его острый язык действовал так же метко, как некогда сабля. Он перестал ездить на «Контракты», редко являлся в общество и большую часть времени проводил в своей библиотеке за чтением каких-то книг, о которых никто ничего не знал, за исключением предположения, что книги совершенно безбожные. Он также писал что-то, но так как его работы никогда не являлись в Курьерке, то никто не придавал им серьезного значения.
В то время, когда в деревенском домике появилось и стало расти новое существо, в коротко остриженных волосах дяди Максима уже пробивалась серебристая проседь. Плечи от постоянного упора костылей поднялись, туловище приняло квадратную форму. Странная наружность, угрюмо сдвинутые брови, стук костылей и клубы табачного дыма, которыми он постоянно окружал себя, не выпуская изо рта трубки, - все это пугало посторонних, и только близкие к инвалиду люди знали, что в изрубленном теле бьется горячее и доброе сердце, а в большой квадратной голове, покрытой щетиной густых волос, работает неугомонная мысль.
Но даже и близкие люди не знали, над каким вопросом работала эта мысль в то время. Они видели только, что дядя Максим, окруженный синим дымом, просиживает по временам целые часы неподвижно, с отуманенным взглядом и угрюмо сдвинутыми густыми бровями. Между тем изувеченный боец думал о том, что жизнь - борьба и что в ней нет места для инвалидов. Ему приходило в голову, что он навсегда выбыл уже из рядов и теперь напрасно загружает собою фурштат ; ему казалось, что он рыцарь, выбитый из седла жизнью и поверженный в прах. Не малодушно ли извиваться в пыли, подобно раздавленному червяку; не малодушно ля хвататься за стремя победителя, вымаливая у него жалкие остатки собственного существования?